Момент истины - Страница 8

Он прошел не более двадцати метров, когда увидел впереди на зеленом фоне травы такое же желтое пятно.

Во вчерашнем инструктаже он ничуть не нуждался. В полку на Смоленщине и Витебщине ему довелось разрядить сотни, а может, тысячи таких мин с взрывателями нажимного и натяжного действия, обычных и со всякими «сюрпризами». Он мог обезвреживать их в темноте, с закрытыми глазами и делал это теперь, после восьми часов безрезультатного хождения по лесу, с чувством заметного удовлетворения. Он разряжал четвертую, когда подумал: к чему все это? зачем?

Если там, на передовой, снятые мины были показателем боевой деятельности взвода и его самого как командира, то здесь они никого не интересовали, поскольку не имели отношения к делу – к разыскиваемой рации и агентам. Они были всего лишь особенностью местности, где велись поиски.

И, подумав об этом, он не стал более терять на них время и последние две просто обозначил вешками, а разряжать не стал.

И снова шагал, упорно двигая ногами в густой лопушистой траве. Пробираясь целиком, поминутно отклонял руками ветки, обрывал разгоряченным лицом паутину, пролезал под нижними сучьями. Стремясь ничего не пропустить, беспрестанно вертел головой, отчего болезненно ныла шея. Ставший необычайно тяжелым пистолет оттягивал карман и растирал ляжку, взмокшие потом гимнастерка и шаровары липли к телу, жаром горели в сапогах натруженные ноги.

Ему, как и его товарищам, неделями приходилось спать по четыре-пять часов в сутки. Постоянное недосыпание изнуряло даже двужильного Таманцева; Андрей же подчас прямо-таки валился с ног. И сейчас он находился в том гадком состоянии, когда хочется только спать: упасть в любом месте и спать, спать и спать. С трудом превозмогая себя, спотыкаясь усталыми ногами об обнажившиеся кое-где корни, он настойчиво шагал так похожими одна на другую заросшими тропинками…

6. Старший группы капитан Алехин Павел Васильевич

Первый день ничего, по существу, не дал.

Кроме Шиловичей я побывал еще в Каменке и в Новоселках – деревнях, прилегающих к Шиловичскому лесу с противоположной стороны, – и на двух десятках окрестных хуторов.

Те, кого мы искали, навряд ли находились в лесу. Представлялось вероятным, что вчера или позавчера они проникли туда, а после передачи, не теряя времени, тотчас скрылись; естественно было полагать, что на подступах к лесу их кто-нибудь видел.

Двое неизвестных, замеченные Васюковым, несомненно заслуживали нашего внимания, однако принимать их за рабочую версию следовало с существенными оговорками. Во-первых, Васюков не видел, взялись ли эти двое из леса или двигались до того вдоль опушки, – может, в лесу они и не были? Во-вторых, передача велась с участка, расположенного ближе к Новоселкам, чем к Шиловичам, и, чтобы оставить массив и побыстрее удалиться от места выхода рации в эфир, разумнее было не идти через весь лес, а по-скорому выбраться там на оживленное шоссе и сесть на попутную машину. И в-третьих – самое для нас огорчительное, – Васюков видел неизвестных на значительном расстоянии, не разглядел и не смог хотя бы приблизительно обрисовать их внешность.

Я без труда нахожу общий язык с крестьянами, а интересовал меня простой и, казалось бы, безобидный вопрос: кого из незнакомых людей встречали или видели в последние дни близ леса и неподалеку? Понятно, я не спрашивал об этом прямо – как и обычно, приходилось конспирировать.

Я побеседовал, наверное, не менее чем с полусотней человек – в основном с женщинами, стариками и подростками, – полагаю, из них лишь двое, бывшие партизаны, были со мной по-настоящему откровенны; остальные смотрели настороженно и говорили, что ничего не знают.

– Темный народ, забитый, – жаловался мне в Лиде начальник милиции. – Западники, известное дело. Слова из них не вытянешь…

Такие суждения я слышал не раз, и доля истины в том имелась, впрочем, я хорошо понимал и этих «темных» людей.

За пять последних лет здесь четырежды круто менялась жизнь: сначала санационная Польша, затем – присоединение к Советской Белоруссии, потом война – она пришла сюда на вторые сутки – и кровавая немецкая оккупация и, наконец, снова – уже второй месяц – советская власть.

Причем, помимо официальных сил, были весьма действенные и нелегальные. Во время оккупации в лесах хозяйничали партизаны, теперь же рыскали различные банды, остаточные группы немцев, встречались и мелкие шайки обыкновенных дезертиров.

В действиях враждебных нелегальных сил было и общее – внезапность появления, жестокость, пренебрежение человеческими жизнями, имелись и свои особенности. Аковцы, устраивая засады, обстреливали на дорогах автомашины, убивали в первую очередь военнослужащих, ввязывались в бои даже с небольшими подразделениями Красной Армии. «Зеленые» – банды литовских националистов, – наведываясь с севера, расправлялись с коммунистами и сельсоветчиками, вырезая подчас без разбору целые семьи, грабили нещадно крестьян; немцы и власовцы были осторожны, в деревни обычно не заходили, нападали только в лесах, на глухих дорогах и на хуторах, не оставляя, однако, в живых ни одного свидетеля: они старались себя не обнаруживать, чтобы избежать возможного преследования и уничтожения.

Со всеми этими страшными силами местные жители оказывались, как правило, один на один; они пребывали в постоянном страхе перед любым пришельцем, ожидая от каждого только насилия, ограбления или смерти и не без основания полагая, что короткий язык – хоть какой-то залог покоя и личной безопасности. Моя же форма их едва ли в чем убеждала, поскольку наше армейское обмундирование пользовали и аковцы, и «зеленые», и власовцы, и даже немцы.